На отечественном рынке должно остаться пять-шесть компаний, национального перестраховщика создавать не стоит, а нынешнее регулирование страховщиков кажется рынку избыточным. Об этом в интервью “Ъ” рассказывает гендиректор «Ингосстраха» МИХАИЛ ВОЛКОВ.

— Два года назад страховщики говорили, что находятся в глубочайшем кризисе: убыточность по моторному портфелю зашкаливала, государство не понимало специфики страхования. Сейчас в кризисе экономика страны, что отражается и на деятельности страховых компаний. В итоге, когда было хуже рынку: тогда или сейчас?

— Кризис двухлетней давности с нехваткой тарифов ОСАГО и нынешний макроэкономический кризис — это два принципиально разных состояния. В отличие от ситуации прошлых времен, когда было ощущение, что государство не понимает страхование, сейчас можно сказать, что ЦБ разобрался в том, что происходит. Мы часто встречаемся с представителями регулятора, обсуждаем проблемы, Банк России нас слышит и много делает для рынка. Но сейчас кризис из специфического страхового перерос в жесткий макроэкономический. Страхование — это производная экономики, если плохо экономике — плохо нашим клиентам, меньше перевозится грузов, меньше продается автомобилей — меньше объектов для страхования. Надо сказать, что из прошлого кризиса мы вышли достойно: уже в конце 2014 года мы понимали, куда может завести ситуация с нехваткой тарифов по ОСАГО и провели работу по сокращению издержек, совместно с коллегами на рынке взаимодействовали с ЦБ по разъяснению того, что происходит в страховом сегменте.

Страховой бизнес довольно специфичен: если мы мало зарабатываем и приносим убытки, это отрицательно сказывается на финустойчивости и рождает вопросы у регулятора. Если мы слишком много зарабатываем, то возможны упреки в том, что мы обираем наших клиентов. Поэтому для себя мы сформулировали философию таким образом: мы не хотим зарабатывать за счет страхования. Мы хотим получать от страховой деятельности ноль. Мы хотим зарабатывать на инвестиционной деятельности.

— В прошлом году страховщики заработали рекордную прибыль на инвестициях — 120 млрд руб. по РСБУ. Получается, что ситуация с девальвацией рубля и проблемы в экономике — хорошее время для страховых компаний?

— Крупные компании действительно показали хорошие результаты. Общий инвестиционный доход «Ингосстраха» за 2015 год составил 9,5 млрд руб., что на 34% выше показателя годом раньше. Таким образом, вполне корректно делать вывод о том, что финансовое дно, которое случилось в прошлом году, плюс краткосрочный рост банковских ставок до 20% были неплохими условиями для страховщиков. Но при кризисе крупным страховщикам лучше, чем средним и мелким. Потому что работает экономика масштаба, нам легче балансировать. В сегодняшней ситуации мы видим примеры, когда средние компании, которые мы считали профессиональными игроками, сворачивают свой бизнес.

— Вы говорите про «Гефест» (компания, специализирующая на строительно-монтажных рисках, в конце января ЦБ назначил временную администрацию в «Гефесте»)?

— Мне не хотелось бы называть компанию, но раз мы на нее открывали лимиты и перестраховывали там риски, мы были уверены в ее профессионализме. Недавно представитель ЦБ заявил, что в красной зоне в части финансовой устойчивости находятся 130 компаний отрасли, кроме того, из числа системно значимых к 14 страховщикам есть претензии. Вот заявления по первой части не пугают, на мой взгляд, для нормального существования рынка достаточно пяти-шести федеральных компаний. Логика простая: инвестиционный бюджет на цифровые технологии одного крупного игрока больше сборов среднего страховщика. Например, нам достаточно один раз инвестировать в развитие нашего сайта, чтобы он работал по всей стране. Мы в текущем году планируем вложить несколько миллиардов рублей в проекты, среди которых в основном — проекты, связанные с цифровыми технологиями.

Другое дело — претензии к крупным компаниям. Я примерно представляю состояние этих компаний, регулятор недоволен качеством активов. И если бы я выбирал страховщика для защиты своих рисков, я бы доверился только трем компаниям, к которым нет вопросов с точки зрения надежности и клиентоориентированности. Среди них, понятно, есть «Ингосстрах».

— Нужны ли страховщикам послабления от регулятора на время кризиса? И как относитесь к предложениям ВСС по заморозке ряда требований к компаниям на несколько лет?

— Безотносительно кризиса могу сказать, что у рынка возникают вопросы по поводу избыточного регулирования. Мне ежедневно толстыми папками приносят документы, и половина приходится на запросы, предписания регулятора. Часто это жалобы, но не все они оказываются обоснованными. В любом случае у нас эти документы отрабатывают целые подразделения, и в конечном итоге оплачивает все это потребитель. Потому что труд своих сотрудников в этих подразделениях мы учитываем в тарифной ставке продуктов. ЦБ планирует перейти на электронный документооборот, и мы надеемся, что будет внедрен личный кабинет страховщика и вся эта бумажная волокита уйдет. К чему я веду — если на рынке останется пять-шесть компаний, всем будет легче. И компаниям, и регулятору, который, несмотря на то что мы активы учитываем с помощью спецдепозитария, все равно вынужден задавать вопросы по поводу их качества.

В части предложения рынка на время заморозить требования по предоставлению отчетности по МСФО, актуарной оценке резервов, могу сказать, что как член ВСС мы поддерживаем инициативы союза. Но сами все эти требования регулятора мы намерены выполнять и дальше. И конечно, эти требования нам, «Ингосстраху», нравятся, потому что с ними слабые не выживут.

— Вы совсем не даете шансов мелким и средним игрокам выжить на рынке?

— На примере недавней истории поясню, почему это выгодно клиенту. В последнем тендере, где мы принимали участие, было восемь игроков. Все они — из первой десятки по сборам. И мне клиент по дружбе показал котировки участников (это нормальная ситуация, был открытый тендер, который проводила частная компания). И какой же была моя радость, когда я увидел, что те три компании, к которым, насколько я знаю, нет претензий у ЦБ, представили тарифы с разбросом в 5–10%. А остальные, то есть те, к которым, как я могу догадываться, у ЦБ претензии есть, предлагали клиенту минус 40–50% нашей цены. И если клиент выбирает страховщика только по ценовому признаку и уходит в одну из демпингующих компаний, то он будет разочарован в работе с ней. Или же эти компании будут работать себе в убыток, что приведет к ухудшению их финансового состояния. Поэтому чем быстрее закончится период очистки рынка от слабых игроков, тем лучше для всех.

— А как оцениваете нынешнее положение дел в моторных видах страхования? Как изменился портфель по каско и ОСАГО «Ингосстраха» за последние два года?

— Благодаря вмешательству ЦБ рынок вышел из жесточайшего кризиса 2014 года в ОСАГО (ЦБ поднял базовые ставки тарифов на 40–60% в апреле 2015 года.— “Ъ”). В прошлом году кардинально изменилось соотношение сборов по каско и ОСАГО. Раньше всегда рынок каско был больше рынка ОСАГО. Теперь ОСАГО вырвалось вперед. У нас же в портфеле моторных видов 65% приходится на каско, остальное — на обязательное автострахование. Мы понимаем, что в среднесрочной перспективе, скорее всего, эти два вида станут одним полноценным продуктом.

В настоящий момент мы понимаем, что одно только решение по поднятию тарифов не спасет систему ОСАГО навеки. Мы консервативно подходим к оценке резервов по этому виду и понимаем, что убытки по ОСАГО еще будут заявлены. Однако помимо тарифов есть масса различных структурных внутренних напряжений. Это, например, действия антистраховщиков или автоюристов, чья активность в ряде регионов приводит к полному абсурду. Страховщикам просто экономически невыгодно там присутствовать — это, например, и Иваново, и Волгоград, ряд южных регионов.

В каско сейчас ситуация тоже непростая: по итогам прошлого года более чем на треть упали продажи новых автомобилей. Кроме того, в кризис даже обеспеченные клиенты вынуждены экономить на каско, поэтому у нас в последнее время принципиально изменился портфель. Если раньше договоров с франшизой было от силы 10%, то по итогам 2015 года у нас их более 50%. И мы продолжаем делать все, чтобы снизить стоимость полиса. Потому что, даже если клиент отдает за автомобиль несколько миллионов рублей, а потом видит стоимость страховки в несколько сотен тысяч рублей, это рождает в нем неприятное чувство. Мы делаем модульные виды страховок, когда можно застраховать только угон, или сделать индивидуальный набор рисков — например, не страховать стекла. Я, кстати, в своем автомобиле стекла не страхую. Я заклеил лобовое стекло бронирующей пленкой, которая защищает от камней, и мне нет смысла тратиться на полное каско. Можно автомобиль страховать без колес, без бампера, без лакокрасочного покрытия.

— Насколько таким образом можно уменьшить цену полиса?

— Экономия может составить до 70%. И это будет защита от основных рисков — угона и тотального ущерба. В кризис важно себя защитить от больших неприятностей. И мы не будем делать заявлений, что моторное страхование нам неинтересно, мы умеем это делать, и наша стратегия направлена на то, чтобы стать высокоадаптивной компанией, которая быстро реагирует на изменения на рынке. У нас нет задачи снизить убыточность любой ценой.

— Когда ожидаете либерализацию тарифов ОСАГО?

— Свободные тарифы не самоцель. Если сейчас их ввести, то мы получим головную боль с тотальным демпингом, который существует и в нынешних условиях 20-процентноготарифного коридора. И тогда через полгода мы снова получим жесточайший кризис в ОСАГО. Потому это имеет смысл делать, когда на рынке останется до пяти ответственных крупных страховщиков.

— Какие определили для себя точки роста в этом году?

— Новых видов страхования мы не ожидаем. Считаем, что за счет развития цифровых технологий мы можем получить клиентов от других страховщиков.

— А почему не запускаете онлайн-продажи ОСАГО?

— Мы видим, что есть еще много технических проблем по взаимодействию между базами данных различных ведомств, и, будучи клиентоориентированной компанией, не хотим провоцировать наших клиентов покупать то, что еще не до конца отлажено.

— У вас есть в портфеле риски клиентов, оказавшихся под санкциями?

— Есть, их немного. Они все остаются на собственном удержании, ничего в перестрахование не уходит. И если вы хотите меня сейчас спросить об отношении к Национальной перестраховочной компании (НПК), то я сразу могу сказать — мы, конечно же, против ее создания. Если бы НПК создавалась как полноценный рыночный игрок — все были бы только рады. Но по замыслу ЦБ с нас хотят собрать 10% рисков, уходящих в перестрахование. И это один из немногих вопросов, по которому я не согласен с ЦБ.

И аргументы вроде «надо поддержать компанию, куда будут стекаться санкционные риски и она, вероятно, сама попадет под санкции» меня не убеждают. Я сторонник экономической целесообразности и рыночных механизмов. И потом даже если НПК и будет создана, это не решит всех проблем клиентов из санкционного списка. Потому что по страховой математике она сможет удерживать на себе не более 10% уставного капитала по каждому риску. Даже если ЦБ выделит уставный капитал в размере 71 млрд руб., то это не более 7 млрд руб. на риск клиента. А у нас есть риски в размере $1 млрд — по текущему курсу это более 70 млрд руб. Это что же — десять НПК создавать?!

Кроме того, у нас достаточно крепкие связи с международным перестраховочным рынком, и по ряду облигаторов мы даже можем частично перестраховать риски, которые могут трактоваться как спорные с точки зрения попадания в санкционный список.

— Каковы ваши планы в отношении иранского рынка, вышедшего из-под санкций?

— Когда для себя стали прояснять этот вопрос, мы нашли в музее «Ингосстраха» доказательства того, что наша компания работает там с 1926 года. Хотя сам «Ингосстрах» был создан в 1947-м, позднее в Иране была приобретена иранская компания, которая была основана в 1926 году. Сейчас мы пока определяемся, каким может быть объем сотрудничества с местным рынком.

— А как разрешилась ситуация с тем, что у «Ингосстраха» нет достаточного для китайского регулятора CIRC рейтинга для получения в перестрахование рисков КНР?

— На «Ингосстрах» приходится наибольшее количество принятых китайских рисков — объем брутто-премии составляет около $4,5 млн. Они останутся с нами, поскольку вопрос решен с помощью наших партнеров на рынке. В данном случае наши конкуренты оказали нам поддержку.

— Это вы про СОГАЗ, который получил в Китае регистрацию иностранного перестраховщика?

— Не могу раскрывать детали. Это коммерческая тайна.

— В ноябре «Ингосстрах» принял решение о докапитализации дочернего банка «Союз» на 1,9 млрд руб. Однако по состоянию на 1 января 2016 года собственный капитал банка уже снизился на 650 млн руб. Такими темпами через два месяца эффект от вливаний «Ингосстраха» будет нулевым. Планируете ли дальше его капитализировать и в каких объемах?

— Мы любую «дочку» будем поддерживать. Конечно, лидерам в условиях кризиса легче, в этом смысле «Ингосстраху» хорошо. Но банк «Союз» — средний игрок. Ему сложнее сегодня. Ряд громких банкротств игроков, которые были прокредитованы не только «Союзом», конечно же, оказывают негативное финансовое влияние. Мы не дадим с этим банком ничего плохого сделать, мы будем продолжать его поддерживать. В ближайшее время будет переосмыслена стратегия банка. С марта в состав наблюдательного совета войдет бывший глава «Ингосстраха» Александр Григорьев.

— Кстати, а сам он часто к вам заходит? Итоги вашего управления ему нравятся?

— Конечно, заходит. Он же является моим советником. Конечно, критикует. Особенно на первом этапе, когда важно было отстроить вопросы приоритизации в такой компании, как «Ингосстрах», он своими комментариями мне очень помогал.

Интервью взяла Татьяна Гришина

Источник: Коммерсант